Дорога в Барселону. Марк-Андре тер Стеген.
Разбитый нос.
Вот как я оказался вратарем. Именно с этого все и начиналось. Мальчишкой я играл в юношеской команде в Мёнхенгладбахе, тогда мне было около 10 лет. Нашему вратарю во время матча, разбили нос. И тренеру нужен был кто — то другой, чтобы пойти в ворота, но никто не хотел. Так что я пошел.
Когда я впервые начал играть в футбол, я был нападающим. Я любил забивать голы. Я играл, чтобы забивать голы. Это то, что делало меня счастливым.
Так что я пошел и сыграл на позиции вратаря и ... мне понравилось. Для меня это не было кардинальным изменением. Я не влюбился во вратарскую игру, но ... это было весело. И каждый раз, когда я становился в ворота, я чувствовал себя более комфортно. Товарищи по команде и родители говорили мне, как хорошо я справляюсь.
Но, несмотря на все это, мне все равно нравилось ощущение забитого мяча, а не его предотвращение.
Забитый гол — вот что делало меня счастливым. Это то, что я хотел делать.
Вот что заставило меня влюбиться в футбол в первую очередь.
У нас дома был небольшой сад, но нам не разрешали там разгуливать. Мы со старшим братом играли в родительском гараже. Мой брат был вратарем, а я отрабатывал удары. Мы делали ворота из коробок или из того, что мы находили, лежащего вокруг. Когда мне было около четырех лет, мой дедушка (или Opa, как мы говорим в Германии) сказал мне, что он узнает, смогу ли я получить место в молодежной системе местного клуба, «Боруссия» Мёнхенгладбах. Он знал там кого-то, кто мог бы помочь, поэтому мы поехали вместе.
Я попал в команду. Но я был слишком мал, чтобы понять, что значит быть частью такого клуба, как Боруссия.
И мне, конечно, пришлось многому научиться на моей первой тренировке.
Как я уже сказал, я играл только в нашем маленьком гараже. И вот в чем дело, когда вы бьете в стену, есть только одно направление, с которым вы когда-либо сталкивались, верно? Ты всегда бьешь мяч в одном направлении. И он всегда возвращается прямо к тебе. Я понятия не имел, что есть две стороны поля — два направления.
Я получаю мяч, и я начинаю бежать вниз по полю, и я слышу, как моя мама и бабушка и дедушка кричат и поддерживают меня. И я думаю, Вау, у меня должно быть все хорошо получается на первой тренировке. Я продолжаю бежать, а они продолжают кричать.
Я забиваю, и кто-то, стоящий за воротами, говорит мне: “ты бежал не в ту сторону!”
Не совсем идеальный первый гол.
Я смеюсь, думая об этом сейчас. Мне было стыдно? Не получится! Я был счастлив, что забил! Спросите мою маму и моих бабушку и дедушку ... до сих пор они скажут вам: “Марк так гордился этим голом. Не мог сказать ему иначе.”
Я не знаю, что думал дедушка о моей игре, я думаю, он просто гордился тем, что я играл за Мёнхенгладбах. Как и моя мама и бабушка. Мой отец не очень любил футбол, но дедушка был большим фанатом клуба. И как только я начал играть за них, он был тем, кто вел меня на тренировку. Позвольте мне рассказать вам об дедушке. Его машина была ... безупречна. Не имело значения марка или модель. Это было безупречно. Он был отставным начальником полиции.
Я был близок с дедушкой, когда рос. Когда он забирал меня перед тренировкой, у него всегда была маленькая выпечка из местной пекарни, которая ждала меня на заднем сидении. И я бы съел ее даже по дороге на тренировку. Не имело значения, насколько холодно было, или если шел дождь, он (а иногда и бабушка или моя мама, если они приезжали с нами) оставались всю тренировку, чтобы просто смотреть и быть там. Когда я играл на турнирах — неважно, как далеко дедушка или бабушка приходили и приносили закуски для всей команды. Фрукты, овощи и домашний хлеб для всех.
Когда я становился немного старше, я немного смущался, что они находились со мной. Я думаю, эта мысль любого ребенка, когда их семья находится рядом. Ты просто пытаешься быть крутым или типа того, и любой момент-это возможность почувствовать, что ты не вписываешься. Я не знаю. Но теперь я оглядываюсь назад с большой гордостью, что они всегда были рядом, заботились обо мне и поддерживали меня — и в то же время, никогда не давили на меня.
Я немного ностальгирую думая о тех временах. Дедушка и бабушка, они так хорошо обо мне заботились. Они жили всего в 10 или 15 минутах от нашего дома, и я был так счастлив, когда я оставался у них дома. Утром бабушка готовила мне белый хлеб и мармелад. Это было так вкусно.
В те времена, дедушка всегда курил трубку с ванильным табаком. Я никогда не курил, я все еще ненавижу это. Но ... этот запах ... мне нравится этот запах. Я бы даже не сказал, что он хорошо пахнет. Просто пахнет ... воспоминанием. И я сидел с дедушкой, у него на коленях, когда я был мал, конечно. Мы сидели вместе и он показывал мне семейные фотографии или мы смотрели старые фильмы. Он научил меня многим вещам, добродетелям, урокам по жизни ...
Кроме футбола.
Это единственное, о чем я не хотел говорить. Они с бабушкой никогда не разговаривали с тренером, если у меня не было игрового времени. И я не хотел, чтобы кто-то говорил мне, как играть. Дедушка знал это. Поэтому мы редко говорили о футболе. Это странно, но это было что-то, что я хотел выяснить сам. Иногда он пытался рассказать мне, как играли другие вратари: «вы должны попробовать это по-своему.»Я этого не услышал. Я даже не сказал ему о том дне, когда мой тренер в Мёнхенгладбахе поставил мне ультиматум.
Моя семья разваливалась, поэтому футбол стал еще большей частью моей личности. Как я уже упоминал, после того, как наш вратарь постоянно мучался с кровотечением из носа, я начал помогать ему в воротах. Я хотел продолжать играть впереди, но моим тренерам не понравилось, как я играл нападающего. Я двигался в нападении не так, как они хотели?
” Вы на самом деле поднимаете ноги во время бега?", — сказали мне, когда мне было около 10 лет.
"Вы можете либо играть в воротах для нас, либо вы можете играть за другой клуб.”
Мне не нужно было об этом думать. Я принял решение прямо сейчас. Другой клуб интересовался мной примерно в то же время, и они собирались позволить мне играть нападающего. Но это не имело значения. Забивать голы уже не имело значения.
Пребывание в Мёнхенгладбахе имеет значение.
И была одна простая причина: это был дом.
Это был единственный клуб, который я знал с четырех лет. В то же время команда дала мне этот шанс, мои родители расстались. Моя семья разваливалась, поэтому футбол стал еще большей частью моей идентичности, чем это было раньше. Мёнхенгладбах, действительно, был моей жинью. Поездки с дедушкой, выпечка на заднем сидении, и да, даже помидоры с паприкой и все остальное, что он делал, чтобы сделать меня счастливым. Для меня это было всем.
Поэтому я не мог уехать. Мне было все равно, на какой позиции я буду играть. Для меня счет был не так важен. Я хотел быть в Менхенгладбахе. Я хотел продолжать играть. И я научился менять свои цели.
Я остался и стал вратарем.
Я действительно думаю, что, начиная в качестве форварда, я стал другим вратарем. Я видел поле немного по-другому, использовал поле немного по-другому. А потом я стал становиться немного лучше, чем другие вратари в Академии. В Боруссии в Академии отсеивается много народу, когда игрокам становится около 14 лет. Это действительно тяжелый момент. Я имею в виду, вы все еще дети и кто-то говорит вам, “мы просто не хотим вас.”
Был один момент — мне было 14 или 15, и мой тренер был очень зол на меня после игры. Я не могу вспомнить, что я сделал, или какие-то другие детали. Я просто помню его гнев, как он был расстроен из-за меня. Я просто помню, как он говорил, как плохо я был после игры ... перед всеми моими товарищами по команде. Я никогда раньше не выслушивал столько критики.
Я сел в мамину машину и заплакал. Через несколько дней у меня было осознание. Я думал, Да, у меня была плохая игра. И мне нужно принять это. Этот тренер точно знал, над чем мне нужно работать. Он был жесток со мной? Конечно. Честно говоря, мне это было нужно. Мне нужно было, чтобы кто-то показал мне, что будет, если я хочу быть профессиональным футболистом. Мне нужно было стать более сильным игроком ... во многих отношениях.
Думаю, именно в этот момент я решил сконцентрироваться и по-настоящему сосредоточиться на футболе. Я стал очень строг с самим собой. Я не хотел говорить с мамой или дедшкой о футболе. Я хотел разобраться в этом сам. Я стал еще более независимым. Как только мне исполнилось 15 лет и я мог водить свой собственный скутер, я сказал дедушке, что мне не нужно, чтобы он отвозил меня каждый день. Я хотел побыть один по дороге на тренировку. Это была тяжелая ситуация для дедушки, но он принял ее.
И все же, в дни, когда шел дождь, за 10 минут до того, как мне нужно было отправляться на тренировку, звонил телефон.
«Хочешь, чтобы я тебя забрал?»- спрашивал дедушка.
“Конечно. Это было бы здорово.”
К тому времени, больше никакой выпечки меня не ждет. Я должен был быть более профессиональным.
Даже когда меня впервые вызвали в основную команду Мёнхенгладбаха, на матче моей семьи не было. Я знал, что буду слишком отвлекаться. Дедушка следил за клубом столько, сколько я помню. Но я не мог перестать думать о том, как сильно это повредит моей матери, если я не буду играть хорошо, и она должна была услышать, как толпа свистит на меня. Даже думая об этом сейчас, если у меня когда-нибудь будут дети, я не думаю, что смогу справиться с этим. Когда меня вызвали, осталось всего восемь игр, и я сыграл каждую из них один. Мне нужно было разобраться в этом самостоятельно.
Но дедушка был на трибунах уже в следующем сезоне и далее. И к моему последнему матчу в Мёнхенгладбахе я не мог представить, что его там не будет. Или моей матери. Или семьи моей будущей жены. Мне стало комфортнее и увереннее в том, что я делаю на поле. Я больше не хотел делать это один.
Когда в 2014 году у меня была возможность уехать из «Боруссии» в «Барселону», это было огромное решение. Моя семья и клуб значат для меня так много — как я могу уйти? Но я решился на трансфер по двум причинам. Первым, конечно, был стиль игры. Я всегда думал, когда рос в Мёнхенгладбахе, что единственная команда, в которую я когда-либо уеду, была «Барселона». То, как они перемещают мяч, для вратаря, который использует свои ноги так же, как и я, — отличная возможность.
Но вторая причина пришла позже. Когда я встретил Андони Субисаррета.
Я помню, как мой агент сказал мне: «Барселона хочет сначала поговорить с тобой. Они хотят получить представление о том, как ты, как человек, и как ты впишешься в раздевалку.”
Они хотели отправить Зуби на встречу со мной. Я не ожидал, что он повлияет на мое решение. Сразу же, как только мы начали говорить, в нем было только это естественное сострадание. Он рассказал мне о клубе и его истории, о своем собственном опыте. Он рассказал мне о том, каково это-переехать в новый клуб и другой город. Он показал мне, что значит быть игроком „Барселоны“. Он был очень легким, теплым человеком.
И именно это убедило меня, что мне нужно пойти и стать частью этого невероятного клуба. Я знаю, что люди иногда говорят: “Марк тер Штеген? Он такой холодный.” Может быть, это отчасти потому, что я немец. Но я знаю, с чем мне приходится сталкиваться. И это не как я хочу, чтобы люди видели меня.
Я с гордостью ношу цвета Барселоны. Но для меня это больше, чем просто футбол. Этот город, эти фанаты ... ты никогда не чувствуешь себя одиноким. Ты не можешь просто быть. Просто здесь все не так работает. Ты не можешь разобраться в этом сам.
Я определенно не мог понять это самостоятельно, когда я только приехал. Я едва мог говорить по-испански! Помню, когда я впервые вошел в раздевалку, я был так счастлив, потому что клуб только что подписал контракт с Иваном Ракитичем одновременно со мной. Он говорил по-немецки и знал испанский, играя в Севилье, и в первые месяцы он действительно был моим переводчиком. Он помогал мне, когда я задавал вопросы и объяснял наставления тренера, когда я не понимал на 100%. Даже Рафинья, который покинул клуб в начале этого сезона, помог мне, когда мы оба говорили по-английски, позже мы перешли на испанский. Он был моим соседом по раздевалке, и у нас все еще есть хорошая дружба.
Но мне хотелось иметь возможность глубже общаться с ребятами, понимать их. Поэтому я начал брать уроки испанского в свой первый день.
Мы говорим, что мы больше, чем клуб, и я не пытаюсь быть рекламой для клуба, но это действительно единственный способ выразить это. Это что-то ... большее здесь.
Когда я смотрел жеребьевку 2016 года для групп Лиги Чемпионов и увидел, что Барселона будет играть Мёнхенгладбах, я не знал, что чувствовать. Думаю, поначалу я был не очень доволен этим.
Но потом, после того, как это было объявлено, я получил сообщение от моего лучшего друга, Андре, обратно в Германию:
А потом я начал думать, что это может быть возможностью снова увидеть всех дома. Но как отреагирует мой старый клуб? Что скажут болельщики?
И когда мы приехали, все было так знакомо — но и немного по-другому. Впервые в жизни я вошел на стадион через вход для гостей. Я сидел в раздевалке для гостей, чего я никогда раньше не делал в своей карьере. Даже выйдя на разминку, я поправил себя, чтобы выйти на другую сторону поля.
Когда я вышел, я посмотрел на трибуны, и все встали и начали хлопать мне. Этот момент был очень эмоциональным. У меня начались мурашки по коже, и я не мог скрыть слезы на глазах. Восемнадцать лет-это долгий срок. Вот как долго я был в „Боруссии“. Это была моя жизнь. И я гордился тем, что болельщики меня все-таки приветствовали. Тем не менее, покидая поле той ночью, я почувствовал разницу. Мёнхенгладбах всегда будет особенным для меня. Мёнхенгладбах всегда будет местом, которое сформировало мою карьеру и которое в конечном итоге позволило мне жить мечтой каждого ребенка играть на Камп Ноу. Но я знал, что все изменилось. К тому времени он стал моим вторым домом.
Я знаю, что некоторые люди просто знают меня как “немецкий вратарь „Барселоны“.»Но, может быть, теперь они понимают меня немного лучше.
Ты знаешь, что мой дедушка до сих пор никогда не был на Камп Ноу? Я продолжаю говорить ему, что он должен приехать... и однажды он придет.
Если вы увидите пожилого мужчину за пределами лагеря, который готовит закуски или помидоры и паприку, тогда вы узнаете, что он все-таки совершил поездку.
Источник: The Players Tribune
